Террорист из Якутии рассказал об аде пакистанской тюрьмы

Мечтая стать наемниками, они обрекли себя на долгие годы мучений в азиатской тюрьме. Россия готова была принять их обратно, но Пакистан не отдавал людей, совершивших смертельное по его законам преступление. Когда же представилась возможность вернуться, заключенные наперебой умоляли консула забрать их из чужой страны. Страх навсегда оказаться за пакистанской решеткой перевешивал приготовленные для них колымские нары.

Газета "Якутск Вечерний" к 25-летию угона самолета, следовавшего из Нерюнгри в Якутск опубликовала интервью с воздушным пиратом. Напомним,19 августа 1990 года 15 заключенных во время этапирования из Нерюнгринского ИВС в СИЗО Якутска захватили самолет Ту-154 с пассажирами. После возвращения по требованию террористов в Нерюнгри шестеро заключенных отказались участвовать в бунте и сошли на землю. А двоих доставили на борт из милицейского изолятора. Таким образом, 11 угонщиков, отпустив женщин и детей, с заложниками-мужчинами вылетели в Пакистан, где были арестованы. В 1998 году шестерых из них вернули в Россию. В августе того же года один из преступников рассказал журналисту о своей жизни в пакистанских тюрьмах.

Освободили, но не отпустили

Никогда больше меня так не готовили к интервью. Начальник Нерюнгринской милиции на инструктаже требовал не касаться темы угона самолета и условий содержания в российских тюрьмах. А сотрудники ФСБ предупреждали: не верь зэкам, они обязательно попытаются тебя использовать. Выслушав всех внимательно, отправился в изолятор временного содержания (ИВС) Нерюнгринского УВД. Там, за стальными дверьми и решетками коротали дни два воздушных пирата, совершивших угон самолета из Нерюнгри в Пакистан.

Через семь с половиной лет отсидки в пакистанских тюрьмах 34-летний Андрей Исаков и 58-летний Владимир Боблов вернулись на родину. В начале 2008-го Пакистан праздновал 50-летие своей независимости. Под юбилей объявили большую амнистию, отпустили всех иностранцев. К этому времени из 11-ти заключенных, угнавших нерюнгринский самолет, в живых остались только восемь человек. К ним в камеры зашли представители местных властей и торжественно объявили: «Вы свободны!». После чего чиновники вышли, и на камерных дверях вновь загремели железные засовы. Освобожденные узники даже остались в кандалах, которые бессменно носили с ареста в августе 1990-го.

Недоумение россиян развеялось быстро. По пакистанским законам бомжевать запрещено – бомж должен сидеть в тюрьме. А поскольку у наших в стране не было ни родственников, ни домов, ни документов, то за решеткой они могли провести весь остаток жизни. Поняв это, заключенные написали очередную челобитную в Россию. На этот раз Пакистан бомжей удерживать не стал. И, когда консул спросил, кто хочет вернуться в Россию, зэки хором закричали «Я!».

Так первыми вернулись Андрей Исаков и Владимир Боблов. Несколько месяцев они отсидели на Лубянке, отвечали на вопросы чекистов. Когда те поняли, что эти двое не прибыли к нам с каким-нибудь заданием пакистанских спецслужб, преступников отдали милиционерам. Их вернули в Нерюнгри, где Исаков в 1990 году был арестован за рэкет, а Боблов – за убийство собутыльника. За эти преступления они, сбежав за границу, тогда не ответили. Как не ответили по российским законам и за захват самолета с заложниками.

Мечтали стать наемниками

Первым в камеру допросов нерюнгринского ИВС, где мне разрешили взять интервью у угонщиков, привели Андрея Исакова. К тому времени, уже дважды судимый, он был одним из главарей воздушных пиратов. Опрятный, гладко выбритый, с цепким умным взглядом, он, как и положено, представился. Но, узнав, что ему предстоит беседовать с журналистом, наотрез отказался.

Вслед за ним привели Владимира Боблова. Невысокий, среднего телосложения, с остроконечной мусульманской бородкой. Говорили, что в Пакистане они с Исаковым приняли ислам. Хотя я какого-то религиозного налета в его поведении не заметил. Скорее всего, через ислам зэки в Пакистане пытались просто выжить и выйти на свободу. Трижды судимый Боблов, который провел за решеткой добрую половину жизни, охотно согласился поговорить. Принял сигареты, чай, конфеты, принесенные мной в наивной надежде завоевать доверие матерого зэка. И полилась четырехчасовая беседа. Вскоре заскучавший конвойный оставил нас вдвоем, что позволило коснуться и запрещенных милиционерами тем разговора.

Владимир БОБЛОВ:

- Я не собирался захватывать самолет и лететь за границу. Когда после захвата мы опять приземлились в Нерюнгри, я хотел выйти. Но мой сокамерник Сергей Шубенков сказал, что, если я выйду из самолета, он расстреляет меня в спину. И мне пришлось остаться (Сергей Шубенков покончил с собой в пакистанской тюрьме. Так что, возможно, Боблов просто хотел переложить ответственность на него – С.С.).

- Почему вы решили лететь именно в Пакистан?

- Молодежь говорила, что пойдут наемниками воевать в Индию, что там Пакистан с Индией из-за каких-то штатов спорят, и боевики нужны. А мне-то уже 50 лет было, куда мне воевать?

- Когда 21 августа самолет приземлился в аэропорту Карачи, как вас встретили пакистанские власти?

- На аэродроме очень радушно. На поле стояла большая делегация в костюмах. Когда мы вышли из самолета, нас попросили сложить автоматы в сторонку. Обменялись приветствиями со встречающими, нас даже обнимали. Потом мы поняли, что так нас обыскивали -нет ли под одеждой еще оружия.

Переводчик на хорошем русском спросил, с какой целью мы прибыли. Заранее заученно отвечаем: не хотим жить в Советском Союзе, где творится коммунистический беспредел, просим политического убежища. После этого нас проводили в здание аэропорта, где записали наши данные, и сразу арестовали. На всех надели наручники, под усиленным конвоем провели до «воронков» и повезли в тюрьму.

- Что это была за тюрьма?

- Это была полицейская школа, при которой держали шесть камер. Нас посадили в две по пять и шесть человек. На душе было тревожно, но мы надеялись, что после проверки всех отпустят.

Так надеждой на скорую свободу нерюнгринские угонщики прожили в своей первой пакистанской тюрьме следующие четыре месяца. Больше всего они тогда боялись, что их вернут в СССР. Страх оказаться на родине был таким, что вскоре после прибытия в Пакистан в камере повесился Игорь Суслов, поверивший, что скоро их этапируют в Союз. Пройдет совсем немного времени, и его товарищи начнут молить пакистанские власти о возвращении в СССР.

Держали как собак

- Владимир, в каких условиях вы содержались в пакистанских тюрьмах?

- Как только нас привезли в полицейскую школу, сразу всех заковали в кандалы. Это два кольца на щиколотках, от которых отходят железные пруты диаметром сантиметра 3-4. Там, где они сходятся, кольцо. Когда ходишь, это кольцо придерживаешь впереди себя пониже живота. Когда сидишь, тоже держишь. Только когда ложишься спать, эти железные пруты перекидываешь вперед, чтобы они на тебе не лежали. И вот так я проходил все семь с половиной лет.

В пакистанских тюрьмах три основные вида наказания. Самое простое – бьют палками. Поначалу мы не могли объясняться с надзирателями. А там в камере жара до 60 градусов, воды очень мало. А у нас все – сибиряки, от жары с ума сходим… Просим пить – нас не понимают. Начинаем в отчаянии бить кулаками и ногами в двери – прибегают охранники и избивают нас палками. Когда мы хоть немножко научились местному языку, полегче стало. А поначалу «отхватывали» регулярно.

Вторая ступень наказания – между кольцами кандалов на щиколотках вставляют еще один прут где то 1-1,20 метра. И так на раскорячку можешь месяц проходить. Ноги вместе не сдвинуть, боли адские. Ну, а если и этого не понимаешь, то на голову надевают железный обруч с уздечкой, которую в рот вставляют. И так с открытым ртом, куда через железяку только воду можно залить, ходишь дней 7-10, пока охранники не сжалятся.

Еще я в одной тюрьме просидел два года как горный орел. Представьте отвесную скалу, в которой одиночные камеры – пещеры. Входы в пещеры зарешечены. Вдоль них проходит тропинка для надзирателей. Вот надзиратели проходят, еду через решетку кидают, и все. В туалет здесь же ходишь. Вот я два года просидел в пещере, глядя в пропасть через решетку. А посреди пещеры в пол железное кольцо вбито, от которого цепь тянется к твоим кандалам. Решишь ноги размять – и звенишь по камере цепью, как пес.

- А как вас кормили?

- Тоже как собак. Утром чай с лепешкой, в обед и вечером каша с лепешкой. Лепешка из таких отрубей, что у нас свиньям лучше дают. И все, абсолютно все с огромным количеством перца. По их религиозным праздникам давали сладкие булочки и сладкую кашу, но и туда перец добавляли. Мы все с животами маялись. От жары сильные головные боли. Когда меня привезли в Москву, я первым делом попросил кусок нашего хлеба – ничего в жизни вкуснее не ел.

- Ну, а что с судом?

- Мы четыре месяца сидели в ожидании суда. Нас почти не допрашивали. За это время ни разу на прогулку не вывели. Зато 30 раз на суд возили – единственное развлечение, если бы не нервы в ожидании приговора.

- 30 раз?

- Нас привезут в суд, а потом говорят, что сегодня день по Корану не подходящий. То у муллы, он же судья, сын женится, то погода плохая, поэтому кто-то на суд не приехал. И нас опять в «воронок» и обратно. Мы все там даже вены резали в знак протеста против затягивания приговора, за что опять были избиты палками. А сам суд занял 15 минут. Нас выстроили десять человек. Судья с прокурором и адвокатом о чем-то по-своему поговорили. Адвокат наш по-русски, кажется, знал только «все будет карасо», что и твердил нам каждый раз. Потом судья с прокурором ушли, адвокат повернулся к нам и говорит: «Тебе 21,тебе 25, тебе 28 лет…». В общем, двум малолеткам дали по 21 году, взрослым от 25 до 29,5. Мне – 25. И это еще по-божески, поскольку за угон самолета в Пакистане вообще смертная казнь.

После суда Владимир Боблов попал в тюрьму города Ланти, затем был Дидрабад. В этой тюрьме Боблов провел 2,5 года. Теперь их выводили на прогулку по часу в день. Россияне начали учить пакистанский государственный язык – урду. Самые способные овладели и местным диалектом. Ручки и тетради для записей приносили надзиратели, помогали соседи по тюрьме. Ведь их одиночки просто были зарешечены со всех сторон, что никак не мешало общению. Русские заключенные во всех пакистанских тюрьмах вызывали особый интерес, ведь раньше наших там не видели. Вот и пытались, как умели, россияне рассказывать, что такое снег, и как это холодно.

- А кто сидит в пакистанских тюрьмах?

- Сидят за разное. Но лучше всех сидят наркодилеры, среди которых много палестинцев, иранцев. У них сроки, правда, по 300, 75 лет. Но зато их наркомафия хорошо «греет». У них и наркотики, и женщин приводят, и надзиратели заискивают. Но если ты бедный, как мы, - там ад. Только из-за того, что к нам с интересом относились, иногда давали «план» покурить. Впрочем, марихуана у них там вообще наркотиком не считается. А водки не было – все-таки мусульманская страна.

Научившись говорить на местном языке, угонщики узнали о существовании на севере Пакистана тюрьмы для иностранцев. Наших содержали на юге, где температура была наиболее высокой. Стали проситься на север. Повезло Боблову, Исакову и Петрову. Здешние 45 им казались раем. Но через несколько месяцев их опять бросают в тюрьму на юг Пакистана. Там в Мултане было еще жарче, чем в Дидрабаде. И 10 января 1996-го от теплового удара скончался Петров. Сам Боблов перенес инфаркт и был едва жив. Трудно сказать, смерти Петрова и Шубенкова, повесившегося в другой пакистанской тюрьме, или многочисленные прошения россиян повлияли на правительство Пакистана, но вскоре Боблова и Исакова перевели в тюрьму города Равалпинди с более мягким климатом. Там их и застало известие об амнистии, не принесшей желанной свободы.

В России сидеть хорошо

После отсидки 7,5 лет Боблову зачли десять. По его словам, 2-3 раза в год в тюрьмы приходили некие проверяющие. Что именно они смотрели, заключенные не знали. Но после каждой такой проверки всей тюрьме списывали 3-6 месяцев срока.

17 февраля 1998 года за Бобловым пришли. Взамен непомерно широких шаровар и рубахи ему дали нормальную одежду по размеру, сняли кандалы и надели наручники. Без железных пут на ногах он, казалось, готов был взлететь. И лишь руки по-прежнему держал у паха, как будто придерживая невидимые кандалы. Боблова привезли в аэропорт и передали сотрудникам ФСБ России. Сняли пакистанские наручники и надели наши, родные.

- Владимир, вы имеете представление и о российских, и о пакистанских тюрьмах. Что можете о них сказать?

- Наши, конечно, лучше – никакого сравнения. Если бы мы знали, что нас ждет в Пакистане, то лучше бы эти годы здесь просидели. Мы все там писали покаянные письма. Но России на нас было наплевать. За все время к нам только шесть раз консул приходил. Приносил книжки про Стеньку Разина и Емельяна Пугачева, газеты трехлетней давности. Я вот только сейчас пытаюсь понять, что произошло в стране, пока нас не было. Газеты читаю, сокамерники рассказывают.

Говоря о преимуществе российских и советских тюрем Владимир Боблов раскладывает передо мной стопку профессиональных удостоверений, полученных за годы отсидок в СССР. Пчеловод, краснодеревщик, столяр… Признается, что закончил только четыре класса, после чего бросил школу. Я пытаюсь понять, как он, улетев из СССР и вернувшись в Россию, пусть даже из-за решетки оценивает нашу жизнь в том уже далеком 98-ом. И тут Боблов ставит меня в тупик: «Серега, люди с воли подсаживаются и рассказывают, что на работе по полгода зарплату не платят. А зачем тогда ходить на работу?». Я так и не нашелся, что ответить этому малограмотному зэку, который не жил в России почти все лихие 90-е. А в самом деле, зачем тогда ходили на работу?

Через два дня после этого интервью мне опять позвонили из нерюнгринского ИВС: «С вами хочет встретиться Боблов». Снова прихожу с сигаретами и конфетами, а он мне: «Серега, здесь чай светлый дают». И тут я вспомнил совет чекистов: не верь зэкам, они обязательно попытаются тебя использовать. Хитрый сиделец просто решил поиметь еще одну продуктовую передачу от журналиста. Больше я по его вызовам не приходил.

За угон Россия не спросила

За убийство в 1990 году собутыльника в 1998-ом Боблова приговорили к пяти годам лишения свободы. Он отсидел два с половиной и вышел с абсолютно больным сердцем. Ко внукам в родную Кемеровскую область, откуда родом, Боблов не поехал – вряд ли они там его ждали. А в Нерюнгри одинокий зэк оказался у разбитого корыта. Пока он сидел в Пакистане, в городе снесли «нахаловку» - микрорайон, который заселяли без каких-либо разрешений. Люди просто строили там дома, на что бамовские власти в 80-е годы смотрели сквозь пальцы.. В 90-е «нахаловку» расселили. Бульдозером снесли и балок, построенный Бобловым.

 В отместку он обещал убить главу Нерюнгринского района, начальника жилищного отдела и заместителя прокурора города. Больному старику дали койко-место в общежитии в комнате с молодым алкоголиком. Боблова это не устроило. И он продолжал угрожать расправой нерюнгринским начальникам. Тогда вне очереди его поселили в дом престарелых. Однажды напившись, пожилой урка начал гонять персонал с газовым пистолетом в руке. Требовал, чтобы ему давали те лекарства, что рекламируют по телевизору. И Боблова выселили. Дали комнату в квартире с подселением в деревяшке, где он вскоре и умер.

Не сложилась жизнь в России и у Андрея Исакова. В пакистанской тюрьме он выучил языки урду, пенджабский диалект, английский, язык синди. За рэкет, совершенный в 1990-м, Исакову в Нерюнгри дали условный срок и отпустили из зала суда. Кстати, двое его подельников, отказавшихся участвовать в угоне самолета, на свободе оказались в том же 1990-м. После освобождения Исаков пытался создать семью в Нерюнгри, у него родился ребенок. Но вскоре он уехал в Москву. Говорят, к тому времени уже трижды судимого Исакова со знанием языков, явными лидерскими качествами и возможными международными криминальными связями забрали к себе бандиты из так называемой солнцевской группировки. Московская эпопея Исакова была недолгой – его нашла пуля во время какой-то криминальной разборки.

Из Пакистана в Россию также этапировали Молошникова, Хаченко, Евдокимова и Сомова. Правда, их повезли не в Нерюнгри, а в Хабаровский следственный изолятор. Заочно всех россиян за угон самолета приговорили к 15 годам лишения свободы. Но потом зачли им сроки, отбытые в Пакистане. Таким образом, на родине преступники ответили только за то, что натворили до угона самолета. Двое угонщиков из Украины оставались в Пакистане. Новая независимая Украина отказалась забирать преступников. Что с ними стало дальше – неизвестно.

На фото: нерюнгринские воздушные пираты в Пакистане